Кольцо и роза, или История принца Обалду и принца - Страница 23

По цирку прошел стон, даже в сердце изверга Заграбастала шевельнулась жалость. Лишь сидевший возле короля Окаян прокричал: «А ну-ка, ату ее, ату!..» Вельможа этот не мог простить Розальбе, что она его отвергла.

Но странное дело! Чудо, да и только! То-то ведь счастливое стечение обстоятельств, — вы, наверно, и помыслить не могли о таком! Львы добежали до Розальбы, но, вместо того чтоб вонзить в нее зубы, стали к ней ластиться. Они лизали ее босые ножки, зарывались носом в ее колени и урчали, точно желали сказать: «Здравствуй, милая сестрица, неужто ты не узнаешь своих лесных братьев?» А она обхватила своими белыми ручками их желто-бурые шеи и принялась их целовать.

Король Заграбастал прямо остолбенел. Граф Окаян был преисполнен отвращения.

— Фу, мерзость! — воскликнул он. — Какой обман учинили! — продолжал кричать его сиятельство. — Львы-то ручные! От Уомбуэлла или Астли. Ишь ведь как морочат публику — стыд и срам! Бьюсь об заклад, что это завернутые в половики мальчишки, а никакие не львы.

— Что?! — взревел король. — Это кто же учинил обман? Уж не ваш ли монарх, а? И львы, значит, тоже не львы? Эй, гвардейцы, телохранители! Схватить графа Окаяна и бросить на арену! Дайте ему щит и меч, пусть наденет доспехи, и мы посмотрим, справится ли он с этими львами.

Кичливый Окаян отложил бинокль и окинул сердитым взглядом короля и его приспешников.

— Прочь от меня, собаки, — сказал он, — не то, клянусь святителем Николаем, я проткну вас насквозь! Вы что же думаете, Окаян струсит, ваше величество? Да я не побоюсь и ста тысяч львов! Попробуйте-ка сами спуститься за мной на арену и побиться с одним из этих зверей. Ага, Заграбастал боится! Ничего, я осилю обоих!

И ОН ОТКИНУЛ РЕШЕТКУ и легко спрыгнул вниз.

И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ

«Р-Р-РЫ!!!»

ЛЬВЫ СЪЕЛИ ГРАФА ОКАЯНА

ДО ПОСЛЕДНЕЙ КОСТОЧКИ,

ВМЕСТЕ С САПОГАМИ

И ВСЕМ ПРОЧИМ.

ЕГО НЕ СТАЛО.

Увидев это, король произнес:

— И поделом окаянному мятежнику! А теперь, раз львы не едят девчонку…

— Отпустите ее на свободу! — закричала толпа.

— НЕТ! — прорычал король. — Пусть гвардейцы спустятся на арену и изрубят ее на куски. А если львы вздумают ее защищать, их пристрелят лучинки. Девчонка умрет в муках!

— У-у-у!.. — заулюлюкала толпа. — Стыд! Позор!

— Кто смеет кричать «позор»?! — завопил разъяренный монарх (тираны плохо владеют собой). — Пусть только кто еще пикнет, и его бросят на съедение львам!

И, конечно, воцарилась мертвая тишина, которую прервало внезапное «туру-ту-ту-ту!»; и на дальний конец арены въехал рыцарь с герольдом. Рыцарь был в боевом снаряжении, но с поднятым забралом, а на копчике копья он держал письмо.

— Что я вижу?! — вскричал король. — Слон и башня! Это же герольд моего пафлагонского брата, а, рыцарь, коли мне память не изменяет, — храбрый капитан Атаккуй. Какие вести из Пафлагонии, храбрый Атаккуй? А ты, герольд, так трубил, что, наверно, пропадаешь от жажды, черт возьми! Чего бы тебе хотелось выпить, мой честный трубач?

— Перво-наперво, обещайте нам неприкосновенность, ваша милость, сказал Атаккуй, — и, прежде чем мы возьмем в руки бокал, дозвольте нам огласить послание нашего повелителя.

— «Ваша милость», вы сказали? — переспросил владыка Понтии и грозно нахмурился. — Не очень-то уместное обращение к помазаннику божьему! Ну, читайте, что там у вас!

Ловко подскакав на своем скакуне к королевской ложе, Атаккуй обернулся к герольду и подал ему знак начинать.

Глашатай повесил на плечо трубу, достал из шляпы свиток и принялся читать:

— «Всем! Всем! Всем! Настоящим объявляем, что мы, Перекориль, король Пафлагонии, Великий герцог Каппадокийский, Державный властелин Индюшачьих и Колбасных островов, вернули себе трон и корону отцов, некогда вероломно захваченную нашим дядей, который долго величался королем Пафлагонии…»

— Что-о-о?! — взревел Заграбастал.

— «А посему требуем, чтобы лжец и предатель Заграбастал, именующий себя повелителем Понтии…»

Король разразился страшными проклятьями.

— Читай дальше, герольд! — приказал бесстрашный Атаккуй.

— «…отпустил из подлой неволи свою августейшую повелительницу Розальбу, законную государыню Понтии, и вернул ей отцовский трон; в противном случае я, Перекориль, объявляю упомянутого Заграбастала подлецом, мошенником, трусом, изменником и вором. Я вызываю его сразиться со мною на кулачках, палках, секирах, мечах, пистолетах и мушкетонах, в одиночном бою или с целым войском, пешим или на коне; и я докажу свою правоту на его мерзопакостном теле!» — Боже, храни короля! — заключил капитан Атаккуй и сделал на лошади полуповорот, два шага вправо, два шага влево и три круговых поворота на месте.

— Все? — спросил Заграбастал с мрачным спокойствием, за которым клокотала ярость.

— Все, ваша милость. Вот вам письмо, собственноручно начертанное августейшей рукой нашего государя; а вот его перчатка, и если кому из дворян Понтии не по вкусу письмо его величества., я, гвардии капитан Атаккуй, к его услугам! — И, потрясая копьем, он оглядел все собрание.

— А что думает обо всем этом вздоре мой достойный пафлагонский братец, тесть моего разлюбезного сына? — осведомился король.

— Королевский дядя низложен, он обманом присвоил корону, — внушительно произнес Атаккуй. — Он и его бывший министр Развороль — в темнице и ждут приговора моего августейшего господина. После битвы при Бомбардоне…